| mangup | Дата: Вторник, 16.12.2008, 01:08 | Сообщение # 1 |
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 102
Награды: 1 +
Статус: Offline
| Давид Акимов
ШАББАТ ШАЛОМ
Они сели на выступе отвесной скалы. Вечер. Прохладный ветерок освежал их после дремотной жары августовского дня. Красное солнце влезало в пижаму невесть откуда взявшихся розовых облаков. Оно спускалось к морю, которое краснело на фоне белоснежных Севастопольских строений. Тишина нарастала. Она скинула маску невинности и агрессивно истребляла суету дня. Ожидалась ночь. Она уже выслала перед собой авангард сверчков, под неусыпным надзором все более проявлявшихся звезд.
- Закурим? – Мендл окинул взором Мангуп, что со стороны появления луны, с востока, выпускал из своих загадочных объятий зазевавшихся до темна туристов. Месяц Ав оторвал уже свой 21 день с исхудалого календаря 5768 года. Луна убывает. Сегодня раньше полуночи её и не жди. Темная ночь. Яркие, безисчетные звезды. Мендл сидел на самом краю скалы, свесив оби ноги в 30-метровую бездну.
- Покурим? повторяется вопрос.
- Давай, - согласен Давид, сидящий рядом подобно Мендлу.
Собаку решили сегодня с собою не брать. Почему? Да из-за суеты. Гром последнее время стал непослушным, эго-прего-щенко-псом. Он не дал бы так, просто, слушая тишину, взирать в Синегорские дали, сидеть занятной беседой, которая не обязывала ничем, никак и никого.
Мендл, у него всегда, если дело не касалось трубки, лучше получалось, скрутил сплифф, намочил языком его край, молча возблагодарил Бога и прикурил. Узнаваемый запах ганджи, сизым дымом из его уст, поднимался небом, выдавая маршруты воздушных потоков, чьи доселе не окрашенные клубами травы коридоры, геометрично восстекали среди высокой скалы, туда, ввысь.
Давид, также молча, как и Мендл, подлечил сплифф, прикоснулся к нему лбом, объял губами, затянул легкими и выпустил не сознанием, а нутром, шлейф знакомого зелья, легким дуновением вечернего покоя. Сладкий гандже-дым, возносится к еще не видимо-различимых глазу гандже-звезд. Вдох. Выдох. Передай другому. Вдох. Выдох. И все вернется на круги своя. Вдох. Выдох. Возлюби ближнего своего. Вдох. Выдох. Возвращение блудного сына. Косяк пыхтит, ворчит и улетает. Вот и пятка. Пяточка. Пятуля. Самый смак, - как сказал бы Мендл, но смолчал. Цинус, - обозвал бы ее Давид, но в другой раз. Аминь, - не услышали отсутствующего Дамиана. Ну, а пес? Гром скорее на перво (вероятность 1:100 по мнению местных Павлово-фили-тили-стов), фыркнул. Обоняние у собаки покруче, чем у людей. Слыхали небось? Даже держали собак? А за что держали?
Да нет. Ему курить не надо. Одного присутствия достаточно. Это в теории. А на практике, отсутствует пес. Не шума поэтому, ни суеты по тому, не гама по темам. Да и не фыркает никто. Далеко до морей и водоемов. А взамен – ЛЕПОТА! Вдох. Выдох. Последний свисток. Гильза летит вниз. Первый полет за сегодня. Прыг ласточка, прыг, а в лапках аминь притаился. Сидит себе, партизан сионский, да и не мудрено. Тишина, тишина то! Много минут, воды, песка, все плывет тишина, лепотою, как веслом правит, в никуда, никакими, никак.
- Ну что, в догоночку, - предложение.
- Мг-г, - согласие.
И вот, не откладывая страусинных голов, за неимением оных в долгий ящик, кстати тоже отсутствующий, в догонку, пытаясь не отставать на поворотах, и в то же время не спеша, (тишина то, тишина!), пыхтят табаком сигарета и трубка. Вроде тот же дым сизый. Тот, да не тот. Не молчаливый дым табачный. Нет. Тем паче в бинаре с нею идеальная пара, не правда ли? Рвет тютун тишину. Набухает беседа. Просится нарывом словоохотным. Истекает речью.
- Классный вечер сегодня.
Мендл открывает диалог беседный, речь над бездною, полет над гнездом Сиона, классически - о погоде стартует треп, словно картой игральной, атласно ложится на кон. Ответа чает. Однако.
Бита карта. Давид не ведется. Не желает о погоде умничать. Отбой. Переключается тема. Уломали реле. Говор о ином.
- Прикольная шмаль, цепанула, - летит марьяж. На!
Но у Мендла козырей видать полно. Не держаться они в иудейских руках. Не вырасти большой, жить не быть лапшой, теме не о чем. Бьет марьяж талмудист. Томно бьет. Подкинуть? А надо ли? Зачем? Не за чем. Отбой. Карты прочь. Тузы по рукавам. Договор по рукам. Разговор по зубам. Суть да по устам течет. Трубка догорит. Мендл тушит окурок. Небо тушит солнце. Трубка дня горит еще суетой, да не той. Пепел, словно покой, все украсит ночною золой, тишиной, тишиной, тишиной. Раз со старта такой перебор, то бежит по душам беседа, о душе родной, не чужой, но которая пока не здесь, а там, где-то там.
- Надо было с собою Дамиана взять. Втроем веселей.
- И беспокойней втроем. Не диалог, а базар. А так тишина, тишина то, покой.
- Покой… А в чем, он, покой? Говорит Господь: «Не войдут в покой».
- Не войдут. Влетят. Его покой не простой.
- Постой.
- Не простой покой, ой, не простой.
- Для народа Божьего еще остается субботство.
- А кто народ Божий?
- Тот, кто родился свыше, на Сионе.
Трубка выбита. Пепел летит вниз. Второй полет за сегодня. Разлетались. Остывает на камне курительный прибор карманного ношения. Остывает и день. Остывает и лес. Все остывает. Встает. Перестает.
- Субботство, это как? – не перестает вопрошать Мендл.
- Придет Дамиан, его и спросим.
- А когда он придет?
- Помолиться и приедет. Он в семь часов вечера это делает. Система у него такая. Утром в семь. Вечером в семь. Зимой вечером в пять. Чтоб не забыть о том, что зима.
- А что, зима?
- Да так, за горами, в России пока. А Дамиан пусть молится. Кто-то это должен делать. Пускай этим кто-то будет он.
- Пусть молиться. Система это не плохо. Тем более в храме.
- Система ни есть хорошо. Мог бы раньше. Мог бы позже. Что такое время? – Система. Какая Господу разница? Неужели в 19 часов 00 минут, Бог его услышит, а спустя пару-тройку часов, проигнорирует его ритуал? Глупости! Тем более, - здесь.
Бахчисарай завуалирован августовской дымкой испарений.
Мангуп подбирает ништяки, зажигает костры и индейские горны, играет людьми и музыкой, пьянствует гротами, лицедействует персонажами, общается по душам, ликует Дырявым, смывается через Женский, моется Мужским, вопит Сосновым, шаманит, одним словом, гонит. Как обычно. Гонит Мангуп. Лишних, - в низ, в Ходжи-сала. Верных, - ввысь, вслед за сизым дымком. Избранных, - вниз, по исскуственным ступеням С2Н5СОН. Чутких, - вверх, по богозданным нотам скалистого Бабадага. Всех гонит Мангуп.
Бабуган в грозовых тучах. Нахмурился дед. Сердит на ЮБК. Достал и его Вавилон. Как пить дать, достал. Сушняк? Сейчас задождит. Угрозает Бабуган. Громит. А Синегорье? А Синегорье синеет с каждой минутой, с каждым свистком, с каждым глотком.
- Тут одно, красота, покой. А там, - храм.
- Рукотворный? Согласен. Но, храм в сердце. Ты вкури, чувак, он везде.
- Да, понятно. Все это понятно. Понятно и ясно, как Божий полдник в голубом небе. Читали где-то. Но! Но. Существует обряд, система, форма, уставы, традиции…они вторичны, конечно, но без них, вся эта вера, ну, просто анархия какая-то. Маргинальная при чем.
- Хм-м.
Пауза.
- Не путай Божий дар с религией. При чем тут вера? Какие вообще у веры отношения с обрядами и правилами? Что за извращения? Что общего? Религия такой же бред, как и любая пиарщина. Как любая, даже тщательно загримированная ложь. Чушь, вся эта религия. Ну ее. Вера – это дар Бога. А они… Да и мы тоже, манипулируем понятиями, которые своей (навязанные Вавилоном) формулировкой, противоречат сути.
- Это как?
- Да запросто! Скажи-ка мне, Мендл, ты, к примеру, верующий?
- Верующий.
- Ага! Свежо едание, да сериться с трудом. Если ты, верующий, то скажи этой горе, скажи Мангупу, чтобы он вверглся в море.
- Зачем?
- За шкафом. В евангелии, прямо, без всякого Якова, живет обетование: «Будет вера с зерно горчишне, возглаголишь горе, иже нарицаемой Мангуп, ввержися в море, исполин окаянный; Он покорится вере сей и крестится в море с головой».
- Так, а я маловер.
- И у меня она худосочная. А проще говоря, взагалі вітсутьня (полностью отсутствует – укр.).
- Нет?
- У меня ее нет.
- А у Дамиана?
- М-м.
Пауза.
- У Дамиана есть. Она живет в Судаке, делает массаж, картавит, глассирует, плетет косички, вяжет знакомства, дружит с Сарой и Евой,такая себе компашка непревзойденных сборщиков и собирателей. Древнейшее занятие человека..
Хороший грасс. Классный вечер. Смеялись минут пять. Да. Если бы сейчас, вместо косяка был алкоголь, то скорее всего, перешли бы уже к повышенным тонам, оскорбительнощам, а дальше, поскакали бы на белках через обиды к силовым решениям проблем. Проблем, которых без алкоголя, вовсе и нет. Вот так! А вы говорите, зачем легалайз? Неправильно вопрос ставите. Его надо ветчиной на язык класть. Не зачем легалаз, а что за ним. А за ним будущее.
- Мастер по сбору, - Мендл ржет. – Это в 10. Я зимовал с Сарой в Вороне. Это в горах над Судаком. Мы с ней собирали мерзлые яблоки и дрова. Мастера по сбору. Ха-ха-ха!
- А я с Евой прошлогодний сентябрь провел в Дозорном. Это в горах над Белогорском. Мы собирали грецкие орехи, шиповник, кизил, груши, яблоки, ягодки-цветочки.
- Дамиан говорит, что Вера сейчас в Мраморном. Это в горах над Симферополем. Собирает друзей. Утопия Крымского масштаба. Сион в отдельно взятом дачном поселке. Над ним Чатырдаг, - пятая вершина. Усек?
- Я Коэлье читал.
- А ты ее визитку видел?
- Сара Ева Вера Влад и мир Овна.
- Сараева Вера Владимировна.
Пение сверчков усиливалось. Освещение смолкало. Беседа затягивалась.
- Ну а все же. Чем плохи традиции? Формы? А-а? Чем плохи?
Мендл, всем нутром своей иудейской души, со всякими там талмудами, мишнами, агадами, мидрашами, хасидскими майсами, толкованиями и даже анекдотами, не мог взять в толк: как двигаться к Господу, без этих, несомненно необходимых форм? Ну как без знаний в конце концов?
Дамиан разделял его точку зрения, по-своему, правда. Но и он имел велий заслоно-запас преград. Каноны, правила, символы веры, предания, сказания, указания, предсказания, уставы, согласия, синоды, соборы, отцы претрудные, догмы, кумиры, в конце концов.
Неужели у Давида ветер в голове, который дышит где хочет? Как без этого? Как? Чем формы плохи?
- А тем и плохИ, что им следуют лохи!
- Ну, а серьезно?
- А если серьезно, то есть такая фраза, дорогой мой любитель авторитетов, что для чистого ВСЕ чисто. И только считающего что-либо нечистым, ТОМУ нечисто. Усек?
- Не совсем.
- Ну, добро. В Торе говорится, то есть пишется на самом деле, не вари козленка в молоке матери его. Слышал такое?
- Даже читал. И не раз.
- Поздравляю, садись, пять! Это постановление закона. То бишь торы. Но! Но. Появляется книжник. Человек ученый. Не от мира сего. Что впрочем, одно и то же. Короче, знаток торы. Гуру иудейского согласия, если хочешь.
- Хи-хи-хи.
- Ну, так вот. Энтот деятель религии, уважаемый, необразованным, к сожалению, окружением, из лучших побуждений, заметь, вдруг сел, а если сидел, то вдруг встал и подумал. Мамочка моя! Это ведь так можно по неосторожности и/или незнанию чегой-то в законе нарушить.
- Как?
- По неопытности, лег-ко-мыс-лен-но!
- Хи-хи-хи-хи-хи-хи.
- Ну и решил этот мил человек сделать ограду для торы. Чтоб лбом о скрижали никто не ушибся. Они же каменные.
- Хи-хи-хи-хи-хи-хи.
- Потом у него появились ученики. Он их облучил. Далее, благодаря конкуренции, один из них стал на его место. После смерти учителя, разумеется. Хотя бывали и варианты. Но схема одна. Ученик, став учителем, главой школы, еще дальше отодвинул ограды. Еще более ограничил послушных граждан в их свободе. Непослушных объявил вне закона, безбожниками и еретиками обозвал. Его преемник на данном посту блюстителя оград, поступал в том же русле. Схема одна. Еще дальше отодвинул забор. Следующий – еще. Потом еще. Еще раз, еще раз, еще много, много, много раз.
- Хи-хи-хи-хи-хи-хи.
- Продолжалось бы это и по сей день. Я имею ввиду перестройку оград. Но, слава Богу, в VI веке, по христианскому летоисчислению, крайнюю ограду зафиксировали. Скрепили цементом писаного талмуда. И что нам говорит, пардон, пишет Талмуд? А Талмуд нам пишет, что молочная пища должна употребляться отдельно от мясной, мясная от молочной. Посуда для одной не кошерна, то бишь незаконна для другой. Бред, правда? При чем тут молоко козы и вареный козел? Какая связь? Или возьми тфилины, иже рекомые филактерии и мезузы. Ты их когда-нибудь видел?
- Конечно! Я их не просто видел. Тфилины я неоднократно одевал во время утренних молитв. И мезузы на косяках дверей у нас были. Ну, когда еще дома жил.
- Бра-во! Что в переводе с латинских языков, значит мо-ло-дец. Браво! У этих схема та же. Вот скажи, Мендл, какая молитва самая известная?
- Отче наш.
- Это у христиан отче наш. А у вас, у нас, какая такая молитва ей подобна по частоте исполнения?
- Шма исраэль.
- Аллилуйя! Слушай, Мендл, а ты не такой уж и неуч. Ты откуда про опиум народный столько знаешь?
- Сам дурак. Я между прочим в иешиве учился. Пару лет, но мне хватило.
- М-м. снимаю шляпу.
- Да, ладно.
- Тогда вспоминай, о чем говорится в конце отче наш?
- Отче наш?
- Тьфу-ты! Прости, Господи. В конце Шма, конечно.
- На иврите?
- По-китайски.
- И повяжи их как знак на руку твою и будут непоколебимы (непокобелимы) они перед глазами твоими.
- Правильно. Именно оно. Но это в торе записано. Но тора торой. У нас же еще к торе оградки есть.
- И тут тоже?
- Мендельсончик. Оградки есть везде. Без них талмуд рассыплется. Да что талмуд. Любая религия это неудобоходимое перед Богом скопище всевозможных оградок.
- Кладбище какое-то.
- Господи, Боже мой! Дивны дела Твои. Он догадался. Мендл, дай я тебя поцелую. Чмок! Конечно! Система нас ловит. Мы в ловушке. Мы существуем в ее спектре, но на разных частотах, ограниченные оградками одного и того же кладбища, на котором разного рода гуру и Мары, отводят нам глаза, своей лицемерноханжеской болтовней, возведенной в ранг авторитетов, той же самой системой, которая этим очковтирательством пудрит нам мозги, морочит голову, гурит, дурит, сохраняя при этом за собою власть.
- Так нужно снести эти оградки.
- Куда? На свалку истории?
- Ну да! Привлечь образованных людей.
- Каких людей?
- Образованных.
- Нет, Мендл. Привлекать, это дело мусорское. А наше дело иное. Тем более штампованное образование, с их дипломами, учеными степенями, мантиями, симпозиумами, умами облученными, зомбированными – такое же детище системы. А образованный, я имею ввиду в ином смысле, от слова образ. Помнишь по образу и подобию Кого, создан Адам? Здесь снова подмена понятий. Поэтому образованный, рожденный на Сионе и человек Вавилонски образованный, не смогут сообща что-либо сделать. Они движутся в разные стороны.
- Значит нужна революция. Знаешь, один американец, Томас Пейн, сказал: «Когда все остальные права попраны, право на восстание становится бесспорным».
- Ну, да. Только опять же, какое восстание? Какая борьба? Снова подмена понятий. Наша борьба должна идти внутри, с собой. Измени себя, свое мировоззрение, желания, поступки. Вот тогда это восстание. Тогда это восстание из мертвых. Уход из этого Вавилонского кладбища. Бегите из Вавилона – кричали пророки. Бегите из его среды – записывали в свитки их слова. Блажен, кто разобьет младенцев Вавилонских о камень, - поют до сих пор. Поют и не восстают. Ждут. Тешатся баснями, убеждаются авторитетами, соблазняются приоритетами. А потом – бац! Пал Вавилон. Пал! Поздно восставать. Поезд ушел. Ту-ту!
И тут влез я.
- Привет, пацаны!
Они опешили, но это только сперва, поначалу. Давид и Мендл переглянулись.
- Это кто?
- Эй! Почему вы влезли в наше общение?
- Потому, что он автор.
- Автор чего?
- Пока вы будете мне это объяснять, я проснусь и все забуду.
- Автор этого файла.
- Ах, да! Я забыл.
- Короче, ситуация такова: познакомился я с девушкой…
- Я не хочу это слушать.
- Послушайте.
- Вы слышите?
- Давай про оградки.
- Ну и…
- Ну и ну. Оградки Вавилонские…
- Да. Насчет Вавилона. Познакомился я с девушкой, а она вдруг, ни с того ни с чего, звонит на трубу, не иерихонскую, не сионскую, нет, так вот, звонит в три часа ночи, именно в то время, когда я сплю, и я уже знаю для чего, это мне уже раньше снилось,
De javu, так у меня к вам вопрос, вы же такие умные, просыпаться мне или нет? Чего молчите?
- Спасибо, что ты его игнорируешь.
- Он еще и вопросы Вавилонские задает.
- Так вот. Поезд ушел. Ту-ту!
- Я забыл, о чем мы говорим?
- О традициях.
- А, ну да.
- Иудеи ортодоксы остановились на талмуде. Они больше не идут с Моше рабейну в небесный Ханаан. Иегошуа бин Нун не ведет их в покой. Не ведет в субботу. Не ведет в шаббат. Баста. А почему? Потому, что они бросили якорь и за Господом уже не идут. Их якорь – Талмуд. Хасиды оживили учение, оно преизобилует радостью, но, их якоря это цадики, рэббэ и, конечно же, талмуд.
- Просто ты караим, поэтому тебе противен талмуд.
- Я согласен.
- Это что сговор?
- Что вы все о жидах, давайте поговорим о Руси.
- А ты что, еврей? - Нет.
- Тогда чего ты за Русь переживаешь? Русь, мой дорогой автор, кого хош пережует.
- А он антисемит.
- Тогда точно еврей. Самые ярые антисемиты обычно евреи.
- Я общался с Полонским на эту тему.
- Слушай братва. Она мне снова звонит.
- Кто?
- Да баба эта. Дал ей визитку. Вот звонит. Брать трубку или спать?
- Брать на измор.
- Игнорируй.
- Хоп.
- Талмуд это иудейский якорь. Он хорош для навигации мертвого моря. Проблема в том, что все на якорях. Католики с православными тормозят канонами. Стоят на пристани схоластики обрядоверной. Верной тропой стоят.
- Ну а при чем здесь революция?
- Как при чем? При том. Вдруг, бах, трах, умереть-сос-трахом, чудо, юда, Мартин Лютер. Молоток, тезисы, ученые двери, врата Сионские. Свежая кровь. Свежее дыхание. Пробудись Европа от сна-сос-трахом.
- А дальше?
- А дальше оградки, якоря, а теперь и облом.
- Обломовщина.
- Нет. Ее предтеча за номером, что набран в типографии готическим шрифтом.
- Ты в кирхе бывал?
- Да, в Одессе.
- Так она же сгорела. Там одни стены.
- Зато архитектура прикольная.
- А общался с лютеранами? Ну, теми, кто практикует?
- Общались.
- Они тормозят на Лютере. Их облом это Лютер. Ты к ним приходишь, мол, слава Господу.
- Они тебе рады.
- Да. Рады. Но смотрят на все через призму трудов Мартина Лютера.
- Так его же убили в США.
- Нет. Это Мартина Лютера Кинга убили в США. Это разные Лютеры.
- Хотя, вы знаете братцы, в политике они по уши плавали.
- Говорят, что правильнее не «плавали», а «ходили». Это на языке Руси.
- Неважно. Приоритетнее суть, а не муть.
- Согласен. Тем более что так поступают все. Практически все. Кальвинисты тормозят на Кальвине, пятидесятники не приемлют харизматов, последователи хинаяны плевать хотели на Далай-ламу. Все встали.
- За Господом идут, но так виртуально, потенциальное движение.
- А не надо к Нему идти. Надо за Ним.
- Давайте без «надо».
- Хорошо.
- По Его воле.
- Браво! Есть контакт.
- Пусть Он решает, а не талмуд, Мартин Лютер, папа Римский или еще какой-нибудь дядя Вася.
- Вернемся к тфилинам и мезузам.
- Споры из-за них и есть и будут.
- Бесспорно другое. Уводят народ от Бога еще дальше, чем он был.
- У нас это умеют.
- У вас? Я в этом не сомневался.
- Браво!
- Навяжи на руку, - значит делай, как эти слова. Навяжи на лбу перед глазами, - значит думай, как эти слова. Смотри этими словами, а не через оградки, якоря или обломы.
- Толкователи усопли, сформатируй эти сопли.
- Солнце зашло. Начался новый день. 22 ава 5768 года. Шаббат. Шаббат шалом. Я знал, что Мендл это скажет. У кого что болит.
- Шаббат шалом.
- Я знал, что он это скажет.
- Шаббат шалом.
- Споем?
- Я слов не знаю. Вы мне их потом продиктуете? Я их может быть даже выучу.
- Споем.
- Я уже слышал субботний гимн…
- Потише, комментатор.
- Пардон. Субботний гимн, знаемый наизусть, в два голоса, зазвучал из трех ищущих сердец. «Лехо доди ликрат кала» - неслось над Синегорскими долинами, горами, селами, городами, над покоем и суетой. «Пеней Шаббат некабела» - звучала квадратными арамейскими нотами Внутренняя Крымская гряда.
- Жаль, что ермолки с собою нет. Или шляпы.
- Сам ты шляпа.
- Так это не к талмуду, а к маме претензии предъявляй.
- А при чем мама?
- При параде.
- А притом, что если бы Господу было не все равно, насчет ермолки, то тогда бы тебя мама в ней и родила. Усек?
- Мама в ермолке, папа при кофемолке, мама при параде, девочка на дяде, тетя на шаре, на шару во все лузы.
- А ты, братец Шаббат по звезде определил?
- По трем. По трем звездам.
- Ку-зя!
- Тоже оградка?
- 33 якоря в бок.
- Угу. Вон, у православных по одной звезде считают.
- Достаточно одной таблетки.
- Про Суворова и звезду помнишь?
- Да! Развел тетю Катю.
- Угу. Господь сподобил старца. Суворов цадиком был. Скрытым праведником.
- Кто-то рулит.
- Дамиан, наверное.
- Ты спишь, автор?
- Я сплю, но сердце мое бодрствует. Вот свет моего возлюбленного светит.
- Рано для Дамиана.
- И Грома не слышно.
- И молнии не видать.
- Фонарь.
- Вижу фонарь.
- Тут и тропы-то нет. Кто-то свой.
- Кто?
- Эй, мистер всезнайка, «я знал, я давно знал». Кто там идет?
- Дамиан.
- Согласен больше некому.
- Слава Господу!
- Шаббат шалом.
- Воистину шалом.
- Драстьте.
- А это кто?
- Это автор.
- А-а. Я вас помню.
- Еще бы.
- А че в рюкзаке?
- Чаша, бутылочка и классические пол батона.
- Поминать Господа будем или Шаббат встречать?
- И то и другое.
- Как так?
- Запросто.
- Без фанатизма.
- Апостол Павел так и пишет: что если вы умерли со Христом для начал мира…
- Для каких начал?
- Начала мира, это начальные принципы, связанные с чем то внешним, материальным, наивные учения, сосредоточенные на внешней стороне вещей, ограничения или к примеру аскетизм.
- Именно так. Так вот, апостол Павел пишет, что если вы умерли со Христом для начал мира, то почему вы, как бы живя в мире, подчиняете себя предписаниям «не прикасайся, не вкушай, не дотрагивайся», согласно человеческим заповедям и учениям.
- Тем более прикукуренных среди нас нет, Грома я с собою не брал.
- А автор?
- Я пас.
- Почему?
- Я же сплю.
- Кто первый начнет?
- Пусть Мендл первый.
- А че, целого батона не было?
- А мы как в Египте, во времена праотца Иосифа.
- А при чем туту Египет? Просто нет целого.
- Просто Мендл хочет сказать, что во времена пребывания в тюрьме праотца нашего Иосифа, фараон виночерпия помиловал, а главного пекаря, того, - Давид свистнул, - вздернул.
Мендл берет в руки хлеб, воздает благодарение Богу и читает благословение. Потом берет чашу и читает благословение над вином. Иудейская часть свершилась.
- Возьмите, ешьте, это тело Христа. Пейте из нее все, ибо это кровь Христа, кровь завета, которая за многих изливается для прощения грехов. Мы это делаем в воспоминание Христа, доколе Он не прейдет. Вот и православные отстрелялись.
- Господи, Отец наш Небесный, я принимаю этот хлеб, как символ участия в жизни, а это вино – как символ наслаждения Твоим, Владыка, благословением, - говорит караим, ломает хлеб на три части и раздет братьям.
Потом Мендл потребляет треть чаши. Дамиан и Давид по очереди потребляют вино.
- Шаббат шалом!
- Воистину шалом.
- Аминь.
Возблагодарив Господа, Мендл вопрошает Дамиана.
- Ты курить будешь?
- А как же! Буду.
И вот косяк забит, смочен, взорван и бежит по кругу. Вдох. Выдох. Передай другому. Вдох. Выдох. Возлюби ближнего своего. Вдох. Выдох. И все вернется на круги своя. Пустая гильза летит в бездну. Благодать. Аминь, аминь, аминь.
- Сегодня летим?
- Конечно!
- Хоп!
И вот, упоенные грасом они ступили в бездну. Нет не упали. Нет не разбились. Они полетели. Они взмыли ввысь. Они вознеслись над Синегорьем к Престолу Владыки. Они улетели в тот извечный покой, в тот небесный Шаббат, в который не смогли ввести народ Израиля, ни Моше рабейну, ни Моисей, ни Мусса, ни Иегошуа бин-Нун, ни Иисус Навин. Поэтому для народа Божия еще остается субботство.
14 элула 5768 года, Ялта
Источник Кастоправда
|
| |
| |
